Верный Руслан фильм 1992

Верный Руслан (История караульной собаки) (ТВ)

В одно утро все изменилось. Непривычная тишина резала уши. Не было больше никого, ни часовых, ни заключенных. Только хозяин хмуро вел Руслана куда-то, поправляя ремень автомата на плече. В один миг закончилась служба караульной собаки, превратив ее в простую бездомную псину. Оттепель. Лагерь расформирован. Что осталось Руслану? Не привык он побираться и попрошайничать. Вся жизнь его была наполнена смыслом служения человеку. И Руслан самостоятельно продолжал нести службу, даже когда его уже не принуждали к этому, не мог он просто оставить свой пост.
Чем интересен этот фильм, поставленный по одноименной повести Георгия Владимова, так это тем, что смотря его глазами собаки, проживая вместе с ней воспоминания лагерной жизни, а затем и жизни за воротами лагеря, невольно начинаешь терять грань между событиями в жизни собаки и в жизни людей. Проживая очередную историю о собаках, ты понимаешь, что это была история о людях, и наоборот. Удивительно, но среди собак, как и среди людей, есть свои поэтические и мечтательные натуры, забывающие о службе, увидев красивый цветок, живущие непонятными мечтами и «поэзией безотчетных поступков». А среди людей есть такие, кто понимает собак больше, чем себе подобных, и оттого трудно им мириться с жестокостями человека власть имеющего, до того трудно, что отторгают они мир людской и становятся собаками.
Глазами Руслана предстает нам не просто эпоха, а ее неприглядная и стыдная правдивость, так искусно замалчиваемая многие годы. В образе пса мы видим человека, который остро ощущает свою ненужность, ущербность и неприспособленность к жизни в антигуманном обществе, годами формировавшемся в условиях авторитаризма и жесткой дрессировки. Прекрасные человеческие качества, оставшись невостребованными в этом лживом мире и не желая подчиняться «Закону проволоки», умирают. Как и собака, простодушный, обманутый нами зверь. Душа Руслана — отражение всей жизни общества, виновного в том, что сотворили и чего предпочитают не замечать.
Это история больше чем о лагерях и о караульной собаке. Такая история не может закончиться не трагически. Потому что трудно самим себе признаваться, каким образом из замечательных, положительных черт характера, вырабатываются абсолютно отрицательные. Как получается злобное, невменяемое существо. И повисает в воздухе истошный крик Инструктора: «Господа, вы убили человека, что вы сделали?».
Оттепель… Наступила ли она в сердцах и душах людей, одновременно с оттепелью в стране?
«Возвращаться ему было не к чему. Убогая, уродливая его любовь к человеку умерла, а другой любви он не знал…» (с)

Георгий Николаевич Владимов

Верный Руслан

История караульной собаки

Что вы сделали, господа!

М.Горький, «Варвары»

Всю ночь выло, качало со скрежетом фонари, звякало наружной щеколдой, а к утру улеглось, успокоилось — и пришёл хозяин. Он сидел на табурете, обхватив колено красной набрякшей рукой, и курил — ждал, когда Руслан доест похлёбку. Свой автомат хозяин принёс с собою и повесил на крюк в углу кабины — это значило, что предстоит служба, которой давно уже не было, а поэтому есть надлежало не торопясь, но и не мешкая.

А нынче ему досталась большая сахарная кость, так много обещавшая, что хотелось немедленно унести её в угол и затолкать в подстилку, чтобы уж потом разгрызть как следует — в темноте и в одиночестве. Но при хозяине он стеснялся тащить из кормушки, только содрал все мясо на всякий случай — опыт говорил, что по возвращении может этой косточки и не оказаться. Бережно её передвигая носом, он вылакал навар и принялся сглатывать комья тёплого варева, роняя их и подхватывая, — как вдруг хозяин пошевелился и спросил нетерпеливо:

— Готов?

И, уже вставая, кинул окурок на пол. Окурок попал в кормушку и зашипел. Такого ни разу не случалось, но Руслан не подал виду, чтоб это его удивило или обидело, а поднял взгляд к хозяину и качнул тяжёлым хвостом — в знак благодарности за кормёжку и что он готов её отслужить тотчас. На косточку он взглянуть себе не позволил, только наспех полакал из пойлушки. И был совсем готов.

— Пошли тогда.

Хозяин предложил ему ошейник. Руслан с охотой в него потянулся и задвигал ушами, отзываясь на прикосновения хозяевых рук, застёгивающих пряжку, проверяющих —не туго ли, вдевающих карабинчик в кольцо. Сколько-то поводка хозяин намотал на руку, а самый конец крепился у него к поясу, — так все часы службы они бывали связаны и не теряли друг друга, — свободной рукою подбросил автомат и поймал за ремень, закинул за спину вспотевшим стволом книзу. И Руслан привычно занял своё место — у левой его ноги.

Они прошли сумрачным коридором, куда выходили двери всех кабин, забранные толстой сеткой, — сквозь прутья влажно блестели косящие глаза, не кормленные собаки скулили, бодали сетку крутыми лбами, а в дальнем конце кто-то лаял навзрыд от злой, жгучей зависти, — и Руслан чувствовал гордость, что его нынче первым выводят на службу.

Но едва открылась наружная дверь, как белый, слепяще яркий свет хлынул ему в глаза, и он, зажмурясь, отпрянул с рычанием.

— Нно! — сказал хозяин и рванул поводок. — Засиделся, падло. Чо пятисси, снега не видал?

Вон что выло, оказывается. И вон как улеглось — толстым пушистым покровом по безлюдному плацу, по крышам казармы, складов и гаража, шапками на фонарях, на скамейках вокруг окурочного ящика. Сколько же раз это выпадало на его веку, а всегда в диковинку. Он знал, что у хозяев это зовётся «снег», но не согласился бы, пожалуй, чтоб это вообще как-нибудь называлось. Для Руслана оно было просто — белое. И от него все теряло названия, все менялось, привычное глазу и нюху, мир опустел и заглох, все следы спрятались. Лишь чёткая виднелась цепочка от кухни к порогу — это хозяевы сапоги. В следующий миг белое кинулось ему в ноздри и всего объяло волнением; он окунул в него морду по брови и пропахал борозду, забил им всю пасть; отфыркавшись, даже пролаял ему что-то нелепо-радостное, приблизительно означавшее: «Врёшь, я тебя знаю!» Хозяин его не придерживал, распустил поводок на всю длину, и Руслан то отставал, то вперёд забегал — уже белобородый, с белыми ресницами и бровями — и не мог успокоиться, надышаться, нанюхаться.

Оттого-то он и допустил маленькую оплошность — не взглянул, куда следует, когда тебя выводят на службу. Но что-то, однако, насторожило его, он вздел высоко уши и замер. Явилась неясная тревога. Справа были ошкуренные столбы и проволока с колючками, а дальше — пустынное поле и тёмная иззубренная стена лесов, и слева такие же столбы и проволока, и такого же поля кусок, но с разбросанными по нему бараками — низкими, как погреба, из брёвен, почерневших от старости. И как всегда, они на него глядели заиндевевшими, пустыми, как бельма, окошками. Все стояло на месте, никуда не сдвинулось. Но необычайная, неслыханная тишина опустилась на мир, шаги хозяина вязли в ней, точно он ступал по войлочной подстилке. И странно: никто в тех окошках не продышал зрачка —полюбопытствовать, что на свете делается (ведь люди в этом отношении нисколько не отличаются от собак!), — и сами бараки выглядели странно плоскими, как будто намалёванными на белом, и ни звука не издавали. Как будто все сразу, кто жил в них, шумел и вонял, вымерли в одну ночь.

Но — если вымерли, то ведь он бы это почувствовал! Не он, так другие собаки, — кому-то же это непременно приснилось бы, и он бы всех разбудил воем. «Их там нет, —подумал Руслан. — И куда ж они делись?» Но тут же он устыдился своей недогадливости. Не вымерли они, а —убежали! Он весь затрепетал от волнения, задышал шумно и жарко; ему захотелось натянуть повод и потащить хозяина, как это бывало в редкие, необыкновенные дни, когда они пробегали иной раз по нескольку вёрст и всё-таки догоняли — ни разу не было, чтоб не догнали! — и начиналась настоящая Служба, лучшее, что пришлось Руслану изведать.

Однако ж не все укладывалось — даже и в редкое, необыкновенное. Он знал слово «побег», различал даже «побег одиночный» и «групповой», но в такие дни всегда бывало много шума, нервозной суеты, хозяева с чего-то орали друг на друга, да и собакам доставалось ни за что, и они — в ошеломлении, в беспамятстве — затевали свою грызню, утихавшую лишь с началом погони. Такой тишины он не слышал ни разу, и это наводило на самые ужасные подозрения. Похоже, ударились в побег все обитатели бараков, а хозяева — за ними, и так поспешно, что даже не успели прихватить собак, а без них какая же может быть погоня! И теперь лишь они вдвоём, хозяин и Руслан, должны всех найти и пригнать на место — все смрадное, ревущее, обезумевшее стадо.

Он почувствовал томление и страх, от которого захолодело в брюхе, и забежал поглядеть на лицо хозяина. Но и с хозяином что-то неладное сделалось: так непривычно он сутулился, хмуро поглядывая по сторонам, а руку, продетую сквозь автоматный ремень, держал не на ремне, как всегда, а сунул зябко в карман шинели. Руслан подумал даже, что и у него там, в животе, захолодело, и ничего удивительного, когда им сегодня такое предстоит! Он приник к шинели хозяина, потёрся об неё плечом — это значило, что он все понимает и на все готов, пусть даже и умереть. Руслану ещё не приходилось умирать, но он видел, как это делают и люди, и собаки. Страшней ничего не бывает, но если вместе с хозяином — это другое дело, это он выдержит. Только хозяин не заметил его прикосновения, не ободрил ответно, как всегда делал, кладя руку на лоб, и вот это уже было скверно.

Внезапно он увидел такое, что шерсть на загривке сама собою вздыбилась, а в горле заклокотало рычание. Он не отличался хорошим зрением, — и знал за собою этот порок, честно его искупая старательностью и чутьём, — главные ворота лагеря бросились ему в глаза, когда они с хозяином уже вошли через калитку в предзонник. И так странен был вид этих ворот, что и представить себе невозможно. Они стояли — открытые настежь, поскрипывая от ветра в длинных оржавленных петлях, и никто к ним не бежал с криками и стрельбою, спеша затворить немедленно. Мало этого, и вторые ворота, с другой стороны предзонника, никогда не открывавшиеся с первыми одновременно, и они были настежь; белая дорога вытекала из лагеря, не разгороженная, не расчерченная в решётку, и убегала к тёмному горизонту, в леса.

А с вышкой что сделалось! Её не узнать было, она совсем ослепла — один прожектор валялся внизу, заметённый снегом, а другой, оскалясь разбитым стеклом, повис на проводе. Исчезли с неё куда-то и белый тулуп, и ушанка, и чёрный ребристый ствол, всегда повёрнутый вниз. Линялый кумач над воротами ещё остался, но кем-то изодранный в лохмотья, безобразно свисавшие, треплемые ветром. А с этим красным полотнищем, с его белыми таинственными начертаниями у Руслана свои были отношения: слишком запечатлелось в его душе, как чёрными вечерами после работы, в любую погоду — в стужу, в метель, в ливень — останавливалась перед ним колонна лагерников, с хозяевами и собаками по бокам, и оба прожектора, вспыхнув, сходились на нём своими дымными лучами; оно все загоралось — во весь проем ворот, — и невольно лагерники вскидывали головы и, ёжась, впивались глазами в эти слепяще-белые начертания. Всей затаённой мудрости их не дано было постичь Руслану, но и ему тоже они щипали глаза до слез, и на него тоже вдруг нападали трепет, сладостная печаль и восторг невозможный, от которого внутри обморочно замирало.

Сюжет

Кинолента повествует о немецкой овчарке по кличке Руслан, в числе прочих караульных собак задействованной в охране лагеря заключённых. С помощью рассказчика передаётся многообразие мыслей и чувств Руслана, объясняя мотивацию собаки для зрителя.

События в фильме происходят в эпоху «хрущёвской оттепели», благодаря которой лагерь был расформирован. От ставших в одночасье ненужными служебных собак приказано избавиться, но не каждый лагерный служащий, за которым была прикреплена собака, решается на убийство своего подопечного. Часть собак, в том числе и Руслан, были попросту ими оставлены на волю судьбы. С этой поры животные оказываются предоставлены сами себе, и пытаются приспособиться к новой жизни, охотясь в лесу или ища пропитание в посёлке при станции, расположенной недалеко от лагеря.

Руслан, верный своей «службе», неизменно отправляется на станцию, чтобы встретить эшелон с новой партией заключённых — «служебный долг» обязывает отконвоировать их в лагерь. В посёлке он встречает своего «Хозяина»; Руслан до сих пор ему предан, но «Хозяин» неласково с ним обходится, и собака вынуждена уйти прочь. Ничейного теперь пса решает приютить один из бывших заключенных лагеря «Потёртый», живущий у местной поселенки тёти Стюры. Считая его своим подконвойным, Руслан старается везде сопровождать «Потёртого», чтобы «не позволить ему сбежать», и однажды, чувствуя свою ответственность за своего подопечного, даже спасает ему жизнь.

Воспоминания Руслана демонстрируют через призму миропонимания собаки времена его службы в лагере, суровые порядки существовавшие там. В течение фильма рассказывается о его отношении к явлениям, происходившим за колючей проволокой: о необычном псе Ингусе — очень способной овчарке, предпочитавшей службе умиротворённость природы и застреленной за попытку воспрепятствовать учинённой экзекуции заключённых; об «Инструкторе» — потомственном кинологе, беззаветно любящем собак и сошедшем с ума после увиденной расправы над Ингусом. «Инструктор» возомнил себя Ингусом, а собаки признали в нём вожака, который должен повести их в некий «собачий рай на земле», где не существует людской жестокости, а царят только мир и покой.

Развязка фильма наступает, когда на станцию прибывает состав с комсомольцами, приехавшими на стройку нового химкомбината. Руслан видит в них новую партию заключённых и, следуя «уставу», примыкает к ним в качестве конвойной собаки. Другие лагерные псы также присоединяются к колонне, с тем чтобы по примеру Руслана сопровождать её в лагерь. Очень скоро охраняющим псам становится понятно, что «подконвойные» ведут себя не должным образом и, пресекая возможный побег, начинают бросаться на людей, пытаясь их снова построить. Тем не менее, получив отпор, почти все собаки разбегаются. Рядом с молодёжью остаётся только Руслан, не принявший участия в «усмирении заключённых». Считая Руслана опасным, несколько человек из прибывших на поезде нападают на пса и ломают ему спину. Смертельно раненную собаку добивает прибежавший на шум «Потёртый».